Туда, где кормят шоколадом
Туда, где кормят шоколадом
Мы продолжаем публиковать новую повесть известного журналиста и писателя, бывшего узника Норильлага Сергея Щеглова–Норильского, который недавно отметил свое 90–летие.
(Главы документальной повести об одном из безвестных строителей Норильска и некоторых страницах этого строительства)
***
...На второй допрос меня вызвали только через неделю. За эти дни из одиночной лубянской камеры перевели в общую, и в другую тюрьму — на Таганку. Понял: расставание с Лубянкой всего скорее означает, что расстрела не будет. Впрочем, как знать.За эти же дни прошел процедуры, положенные новобранцу–арестанту: фотографирование в анфас и профиль, отпечатки пальцев, сбривание волос всюду, где росли, баню с прожаркой вещей, прививку против оспы.Следователь новый. В противоположность лубянскому, хмурому и лаконичному, он выглядел рубахой–парнем. Круглое румяное лицо простецки добродушно, глаза веселые, густые светло–каштановые волосы коротко острижены. Невысок, плотен, довольно широкоплеч, подвижен. По виду — может, лет на пять старше меня. Не больше.– Куришь? — был первый его вопрос. Следователь раскрыл передо мной коробку «Казбека».То была первая моя затяжка после ареста. Пластмассовый ребристый портсигар с тоненькими дешевыми папиросами отобрали при обыске.Пристрастился я к папиросе лет с шестнадцати, вскоре после того, как остался без матери, ее надзора, и подружился с ребятами, они все курили. Красиво затягивались сизым дымком и кое–кто из знакомых девчат.Сейчас, вкусив аромат крепкой папиросы, какой и на воле редко пробовал, после длительного перерыва и в смятенном состоянии, когда затяжка казалась дороже всего, я с благодарностью и доверием смотрел на следователя. Сквозь голубоватый дымок и тот глядел на меня, и даже улыбался дружелюбно–снисходительно. Вот неожиданная идиллия!Следователь обращался ко мне не как к преступнику, а как к обычному советскому человеку. Вместо леденяще– вежливого «Вы» — привычное теплое «ты». Незлобный взгляд. Располагающая улыбка. Что могло быть дороже в моем нынешнем положении?Ободряющее, обнадеживающее впечатление, что чекист понимает меня, видит невиновность и только вынужден выполнять формальности, — вот что осталось от первого допроса на Таганке. Казалось, лишь должность мешала парню называть меня по имени, здороваться за руку, как с товарищем, сесть рядом и по–дружески обрадовать: недоразумение вышло, скоро все прояснится, выпустят тебя, и пойдешь защищать Родину вместе с друзьями–студентами. Возникло желание все, все рассказывать этому парню с полной откровенностью. Все, как было, ничего не скрывать, как водится между товарищами, единомышленниками.Допрос был коротким. Я с удовлетворением подписал протокол, составленный следователем. Его фамилия стояла тут же, рядом с моей: Таранов. Появилась надежда на скорый конец кошмара заключения, на душе полегчало. Вот разберется парень, выяснит, что произошла ошибка, ни в чем не виноват арестованный, и выпустят.Следующий допрос тоже начался безоблачно.– Закури.Таранов подвинул ко мне раскрытую пачку, но уже не «Казбека», а «Беломора», папирос тоже хороших, любимых в народе, хотя и подешевле. Я взял папиросу. Следователь встал из–за стола — ладный, подтянутый, улыбающийся, одернул гимнастерку под широким армейским ремнем, подошел ко мне, чиркнул спичку о коробок, поднес огонь. И сам закурил. Спросил дружески:– Чем сегодня займемся?Я пожал плечами.– Значит, за что арестовали — не знаешь?– Не знаю, — доверчиво ответил я, глядя в веселые глаза следователя.Таранов с легкой укоризной и как будто бы с сочувствием произнес:– Эх ты, студент!Нагнулся, вытащил из нижнего ящика стола три книжки, бросил на столешницу.– Зачем это хранил?Лежали на коричневой поверхности две книги в переплетах: «Десять дней, которые потрясли мир» и «Человек меняет кожу». А также брошюра «Буревестник».– Знал, что это антисоветская стряпня?Серые глаза таганского друга были теперь серьезны, даже грустны. Читались в них упрек и сожаление.– Я не считаю книгу Джона Рида антисоветской. В предисловии к ней Ленин называл ее полезной. В романе Бруно Ясенского тоже не нахожу ничего антисоветского. И уж тем более — в книжке Кольцова о Горьком.Глаза Таранова погрустнели еще больше.– Ленин и с Троцким, и с Зиновьевым, и со многими другими работал, пока они не оказались предателями, — разъяснил чекист. — Он не знал тогда, что это замаскированные враги. Но мы–то теперь знаем. Знаем, что и Ясенский, и Кольцов — заматерелые враги. И ты ведь об этом знал тоже.Следователь полистал папку, закрыл ее, убрал книги и, как бы покончив с неприятным делом, вскинул голову, глянул на меня улыбающимися глазами.– Ну как — проясняется?– Что проясняется?– Понял, за что арестовали?– За то, что читал эти книги?В веселых глазах появилась пронзительность:– Ох, и шустрый ты! Ну а ведь это только цветочки. Дойдем и до ягодок. Закури...Продолжение — на следующей неделе.Подготовила Ирина ДАНИЛЕНКОФото из архива «ЗП»
